Вздохнул и Потемкин. Его одолевали иные думы. Встреченный под Ревелем курьер торопливо доложил последние вести. Неспокойно в Европе, готовится что-то: то ли смута зреет, то ли заговор. Кто-то невидимый дергает за ниточки, путая хитросплетения политик Старого света. Права государыня, что отправила его во главе инспекции. Не близок путь от столиц европейских до Петербурга – пока доскачет гонец, не одна неделя пройдет. Лучше ему быть в гуще событий.
– Застава! – громкий возглас оживил сонное купе экипажа.
Радостно всхрапнули усталые кони, почуяв близость жилья, веселый свист нагаек прогнал остатки дремоты. Пригороды Парижа пролетели в мгновенье ока.
Костры на заметенных улицах, мрачные гвардейцы короля, толпы горожан с факелами в руках. Бравый караул, вытянувшийся при виде высоких гостей, обледенелые ступеньки посольского приказа, заспанный секретарь, испуганно протирающий красные глаза.
– Где Барятинский? – с порога рыкнул светлейший, не вслушиваясь в положенный по протоколу приветственный лепет.
– Они с визитом отбыли, – заблеял дежурный.
– На ночь глядя? К кому?
– К Денису Ивановичу.
– Это кто еще такой? Секретарь замялся на мгновенье и отчего-то шепотом пояснил:
– Который вождь… Сладкий Язык.
Потемкин покачнулся от внезапного бесцеремонного толчка, сделал шаг в сторону и в гневе оглянулся. Сказать он ничего не успел. Мелькнула светлая шубка, тонкие ручки вцепились в отвороты камзола, голова посольского дежурного затряслась из стороны в сторону.
– Повтори! Повтори, что ты сказал!
Секретарь, опешив от безумного натиска, бросил растерянный взгляд на светлейшего и хрипло выдавил:
– К вождю отбыли.
– Как его зовут?!
– Денис Иванович.
– Едемте, ваша светлость! – Бросив жертву, умоляющим голосом произнесла Юлька. – Едемте, скорее… Я чувствую, что это он!
Потемкин хмыкнул, снял шапку, промокая шелковым платочком вспотевший лоб, и добродушно сказал:
– Погоди, Юлия, не торопись. Мы даже не знаем, куда ехать.
– Это рядом, в двух кварталах, – вздохнув с облегчением, услужливо ввернул секретарь. И мысленно перекрестился, в надежде избавиться от ночных гостей. – Бывший особняк графини д"Эстрэ, что на улице Гренель.
– А что творится в Париже?
– Смута, – секретарь безразлично пожал плечами. – Кто-то чернь подстрекает к бунту, воззвания и памфлеты едкие на плацах разбрасывает.
– Так что же князь в пору смутную по ночам разъезжает? – искреннее возмутился Потемкин. – Жизнь его империи властна и матушке-государыне, а не ему лично. Не дело посла шпагой орудовать, иные цели перед ним ставлены.
– Граф д"Аранда, посол гишпанский укрытия просил, – вступился за шефа секретарь. – У нас гостил, почитай, неделю, но инквизиция ноту прислала, вот и решили от греха подальше его перепрятать. А в приказ посольский, что от Заморья, они не сунутся – от обмена верительными грамотами сами отказались. И караул там грозный, не чета нашему…
Обещанный грозный караул у чугунной ограды отсутствовал. Но стоило выйти из кареты, как пятнисто-серые тени, невидимые доселе на фоне гранитных стен особняка, материализовались словно из воздуха. Угрожающий лязг затворов и бездонные зрачки стволов послужили приветствием для незваных гостей.
– Кто такие и к кому? – широкоплечий офицер с резкими чертами взирал бесстрастно и холодно. На ощетинившихся гвардейцев светлейшего он даже не взглянул.
– Его светлость князь Потемкин с частным визитом, – с вызовом в голосе доложил адъютант.
Бросив резкую команду на английском, офицер сделал шаг в сторону и коротко кивнул головой.
Пламя камина играло тенями на парчовых обоях уютного кабинета. За кофейным столиком под настенным светильником сидело трое мужчин: русский посол князь Барятинский, шевалье Ив Костилье и полномочный резидент Заморья славный вождь по прозвищу Сладкий Язык.
Мерцал топазом маслянистый коньяк в пузатых бокалах, тлела забытая сигара на краешке черепахового панциря, запах свежесваренного кофе щекотал ноздри, отвлекая от беседы. Впрочем, Денис особо и не вслушивался в спор собеседников. Беглому кабальеро из испанского знатного рода места в раскладах не находилось. Пока не находилось. А что будет дальше, одному творцу ведомо. Но раз князь просит о помощи, то почему бы и не удружить?
Мысли вождя витали далеко. Эта эпоха поразила его до глубины души. Здесь наемный убийца предлагал дуэль, здесь дворяне – русские, французские, английские – в первых рядах карабкались на крепостную стену и первыми получали мушкетную пулю или каленый клинок в грудь. И лезли не за чинами и наградами, а лишь потому, что они лучшие. Они – дворяне, благородная кровь. И они должны быть лучшими во всем. Даже в смерти.
Да, покупались должности и звания, кто-то искал протекции у августейших особ, не брезгуя подношениями, процветало мздоимство, но… Но были и другие. Те, кто трудился на благо отчизны не из-за имений, поместий и крепостных душ, а по велению сердца и души. И к богатству относился спокойно и даже равнодушно. Рвался во власть не за жирным куском, но за славой для родины. И таких было большинство. Золотой телец еще не воцарился над миром.
Даже девятнадцатый век отличался от этой эпохи. Про более поздние времена не было и смысла говорить. Дениса поразила Злата с ее Заморьем. И у нее были казнокрады, преступники и бездушные чинуши. Но те, кто служил ей верой и правдой, знали одно железное правило. Это правило было вбито в голову и высшему советнику судейского корпуса и низшему чину полиции. Вбито, выжжено каленым железом. Есть всего один закон – справедливость. А все остальное – лишь комментарии к нему.